К Новой Земле
Остался позади и Нарьян-Мар, и Печора. И даже остров Песяков где-то далеко-далеко, почти что в другом мире. Я проснулся в гудящей и дребезжащей каюте лодки, идущей в сторону Югорского полуострова и даже не видя ничего через запотевшие иллюминаторы, почувствовал, что большой волны нет. Довольный я скрутил себе сигарету, налил чаю и распахнул дверь в кокпит, в котором сидела Наташка на руле.
Остров Долгий виднелся за кормой. Я опечалился тем, что он еще слишком близко, и подумал, что мог бы поспать еще полчасика. Но серая пелена на небе начала приобретать голубоватые оттенки, море тоже явно успокаивалось, и от этого я почувствовал прилив бодрости и оптимизма. «А ну как сейчас повернем на север, и двинем прямо к Вайгачу?»
Про то, что происходило после нашего прихода в Нарьян-Мар рассказывать особо нечего. С помощью наших тамошних друзей мы успешно закупили еду и бензин, после чего отправились обратно на море. Жара, кстати, в Нарьян-Маре и на Печоре стояла необыкновенная. Такой погоды не могли припомнить даже местные, которые говорили только об этом, поражаясь удивительно теплому лету.
Покинув Печору, из-за волнения на море мы были вынуждены торчать целые сутки в Болванской губе близ устья Хыльчую. Потом, когда отправились дальше, по пути раздуло, но уже удобно — в паруса. Так мы доехали до Песякова, где пришлось опять пару дней торчать под его прикрытием в ожидании погоды. Конечно, мы гуляли по острову, на котором так ничего и не изменилось за шесть лет нашего отсутствия.
Там очень кстати ловился варандейский интернет, и я постоянно обновлял прогноз погоды в ожидании чуда, которое, наконец, увидел на карте: ветер в скором времени должен будет затихнуть, а море успокоиться. Реальность оказалась несколько иной, но обнаружилось это, конечно, только после ухода из Паханческой губы. Ветер дул не так, как обещали, волны шли не оттуда, откуда предполагалось и, в конце концов, я был вынужден отказаться от первоначальной идеи идти прямо к Вайгачу. Вместо этого мы свернули на восток к южной оконечности острова Долгий, расположенного примерно по пути, между островом Песяков и Вайгачем.
Я избрал самую разумную, как мне всегда казалось, тактику. Идти километрах в десяти от берега, на котором я знаю минимум два укрытия, и если погода не ухудшится критически, то встать на Долгом. Если же станет лучше — то идти к побережью, на Югорский полуостров, к реке Сиртияха, например. А там, кто знает? Может ветер успокоится, и мы опять повернем к Вайгачу.
В общем, к Долгому идти было довольно противно: сильно болтало, дуло и вообще было как-то неуютно. Но двигались мы бодро. К утру мы проскочили между островов, и стало чуть легче, но идти к Вайгачу у меня опять же не получалось. Тогда я сказал Наташке держать курс на Сиртияху — к побережью, а сам отправился немного поспать. И вот, теперь я курил свою газетную самокрутку, облокотившись на комингс, и наблюдал, как картина природы становилась все более и более жизнерадостной.
Заняв свое место в кокпите, и отправив Наташку делать еду, я изменил курс и, действительно, оказалось, что мы вполне спокойно переваливаемся через небольшие встречные волны. Что же, похоже, мы все-таки идем в бухту Лямчина, к Вайгачу! Такой переход сначала казался мне «бессмысленным и беспощадным» из-за того крюка, который мы заложили, но еще сидя в каюте, я прикинул протяженность маршрута, сравнив его с первоначальной линией, и к своему удивлению увидел, что теряем мы всего-то километров двадцать. Эх, не увидим мы Югорского, Белого Носа, Сиртияхи. Но зато мы уже к вечеру будем там, где еще никогда не бывали! Как оно будет?
Тянулись часы, которые из-за моей усталости слиплись во что-то совсем невразумительное. Ощущение времени я совсем потерял. Но когда мы, наконец, выползли из-под облаков, и в лучах желтого солнца я разглядел какую-то сушу, то оказалось, что с момента нашего ухода с Песякова прошли уже почти сутки. Справа удаляется полоска Югорского полуострова, спереди приближается полоска Вайгача, море выглаживается в зеркало, светит солнце, и пара моржей плещется в сотне метров от нас, идя куда-то по своим делам. То же самое чувство ты испытываешь, когда тебя, например, отпускает похмелье: недавно было совсем плохо, а теперь тебе все лучше и лучше. Конечно, ты устал и измотан, ничего не соображаешь, но точно знаешь, что страдать более не придется.
В ближайшее время меня подменила Наташка, а я полез на корму, менять на всякий случай аккумулятор. Они, конечно, оба дохлые, но один просто стоял, а другой был включен в сеть и питал навигатор. Авось, хватит еще на несколько часов. Аккумы, кстати, всегда были нашим главным бичом. В моторе зарядки нет, а от бензинового генератора заряжаются они очень плохо. Потому и приходится вечно мучиться, выключать все приборы, и в самый неподходящий момент лезть в кормовой трюм, чтобы перещелкнуть полусгнившие клеммы, достать эту тяжеленную, вечно покрытую испариной батарею, и поставить ее в кокпит для будущего заряда, по пути умудрившись не утопить ее в море.
Так минули еще несколько часов, пока мы подходили к цели. Оно так каждый раз получается: тебе кажется, что вот уже всё — почти пришли, до точки идти километров тридцать, скажем, которые по сравнению с оставшимися позади двумястами видятся сущей мелочью. И ты, в итоге сидишь, весь из себя готовый, все эти три часа, чувствуя, что уже совсем пришел, и потому времени совсем не замечаешь. А вблизи скал Вайгача оказывается, что нам еще нужно зайти в немаленькую бухту, по которой нужно опять идти часа полтора до места стоянки. Но это уже совсем фигня, я уже не обращал внимания на время и рассматривал мелкие каменные островки в бинокль, видя там и тут полосы лежащей белой гальки. Да! Вот он какой, Вайгач!
Сперва мы думали проскочить напрямик — прямо между скал, но в узком месте эхолот запищал, я увидал в прозрачной воде гальковую кошку. Стало быть, суша тут вся скалистая, а дно — то 15 метров, то вдруг 0.7. Пришлось развернуться и попытаться обойти скалы с другой стороны, аккуратно перебравшись через другую косу, которая оказалась чуть поглубже.
То, что было с нами раньше, теперь вспоминалось как нечто совершенно чуждое этому новому миру. Там — песок и болото, а тут — сплошной камень и чистая вода. Скалистые острова остались за кормой, я открутил полный газ. Мы двигались вглубь губы, в маленький заливчик на ее южном берегу, закрытый от моря каменным мысом, который я уже мог смутно разглядеть в бинокль. Еще восемь километров. Окружающие скалы чернеют в сумерках, вода зеркальна, глубина опять двадцать метров. Холодно и хочется спать.
Чуть позже мы добрались до намеченного места, аккуратно подошли поближе к берегу, встали на якорь и легли, наконец, поспать. Раздул ветер, как, кстати, и обещал свежий прогноз, скаченный чуть более суток назад на Варандее, поэтому мы решили постоять тут. И пока ветер не успокоится — погулять по острову.
Мы сидели, греясь на солнышке, на вершине горушки, господствовавшей над окружающим ландшафтом. Лодку отсюда было уже не видно и ветер, огибая рельеф, здесь не чувствовался. Плоские серо-оранжевые из-за мха камни, из которых тут все и состояло, источали еле заметное тепло. В небе парил и верещал канюк мохноногий, гнездо которого, наверно, находилось где-то поблизости. Мы пили чай из термоса и постепенно свыкались с мыслью о том, что впервые за много лет мы продвинулись дальше на север, чем бывали когда-либо раньше. То ли еще будет, ведь впереди Новая Земля. Но это еще бог знает, когда будет, а Вайгач — вот он, прямо под нами!
Каменная гора резко уходила вниз, а за небольшой долиной начиналась следующая. Чуть правее в каньоне текла речка. И всюду скалы. Утром мы смотрели на карту и все думали, куда бы нам пойти, чтобы эти самые скалы увидеть вблизи. Но в реальности никуда уходить и не потребовалось, так как камень здесь торчал из земли буквально всюду. Я прихлебывал чай, курил, посматривал на раздражающую своими воплями птицу, и оглядывал окрестности в бинокль. Ничего кроме гор и скальных выходов на их склонах.
Я тогда еще подумал, что ведь мы впервые находимся именно в таком ландшафте. Взять, например, Белый Нос, или окрестности Амдермы. Да, там тоже есть похожие каменные скопления, но здесь все выше и больше. Еще позавчера мы бродили по низкому песчаному Песякову, а теперь мы тут! Я пытался внушить себе, что мы, наконец, совершили некий прорыв и оказались в совершенно новом месте. Мне очень хотелось насладиться этим чувством, но почему-то не получалось. Ведь мы же несколько лет хотели чего-то нового и неизведанного, но почему же я ничего особенного не ощущаю? Сидеть на этой горе было приятно; кругом царила неописуемая красота. Но я испытывал самое обычное удовольствие от достижения рядовой и ничем не выдающейся цели. И не было в помине того первооткрывательского чувства, которое мы оба испытывали в 2009 году, и даже в 2010. Однако надежда пережить что-то подобное оставалась. Нам еще надлежало отправиться дальше и пройти вдоль речки, терявшейся в каньоне за ближайшей горкой.
Когда минут через тридцать мы аккуратно спустились к мелкому ручейку, я действительно испытал бледный отголосок ожидаемой радости и восхищения, но все это было не то. Да, конечно, место тут шикарное — каменные стенки нависают над тобой, за поворотом ничего не видно, эхо отражается. Ты знаешь, что кругом нет никакого жилья кроме Варнека и обжитой избы неподалеку, которая, скорее всего, — пуста. Здесь даже не встретишь оленьих следов. Но, пройдя очередной поворот каньона, мы увидели удобный выход из него наверх, и тут я понял, что мне надоело. Теперь надо подняться, влезть на скалу, попить там чаю, да и возвращаться обратно.
Следующий день ознаменовался противным холодным дождем и еще более сильным ветром. Я съездил на берег за водой, а остальное время мы проводили в каютке, греясь у печки. По прогнозу это безобразие должно было скоро закончиться, и тогда у нас будет прекрасная возможность пройти либо до севера Вайгача, либо перебежать сразу на Новую Землю. Второе, конечно, казалось более заманчивым. Также лениво, сидя в лодке, мы провели еще пару дней, а на третий, утром, снялись с якоря.
И вновь засветило солнце и все успокоилось. Мы прошли по губе мимо Цинковых островов, к мысу Лямчина. На берегу я заметил избушку, а неподалеку от нее — лежбище моржей. Разумеется, мы подошли поближе и немного покружили. Я предположил, что раз здесь имеется лежбище, то вполне возможно, сейчас мы увидим и медведя. В самом деле, через пять минут я заметил этого поганца, по-собачьи сидящего среди плавника. Белые медведи всегда вызывали у меня страх и ненависть, и конечно, я мысленно отправил в его сторону множество лучей поноса и штук тридцать воображаемых пуль. Медведь же сидел, не обращая на нас внимания, качал головой, и выглядел весьма тощим и измученным жизнью.
А погода, тем временем, продолжала радовать. Теперь мы окончательно решили, что идем прямиком туда, через Карские Ворота, на Новую Землю. Лодка качалась на зыби, то медленно обнажая штевень, то зарываясь в воду — почти до половины его высоты, и тогда зеркальная водная поверхность морщилась и покрывалась брызгами. Где-то далеко впереди виднелись тучки, но, по-моему, они не представляли никакой опасности.
Под эти безобидные тучки мы вползли где-то на траверзе бухты Дыроватой, то есть там, где начинался, собственно пролив. И тут я сделал для себя открытие. Оказывается, в прогнозе погоды, даже если он в целом соответствует действительности, все бывает не так однозначно. Облака, по моим наблюдениям, медленно двигались по небу в строгом соответствии со стрелками ветра на карте, однако, задуло под ними совсем не так, как я ожидал. Вода сперва покрылась мелкой зыбью, а потом на нас как следует дунуло с северо-востока.
Как обычно, идти к Дыроватой мне уже не хотелось. Какая, нахрен, Дыроватая, когда мы в сорока километрах от нашей вожделенной цели — Новой Земли!? До Вайгача-то отсюда тоже километров пятнадцать, не меньше. Какой смысл? Я размышлял о том, что в случае чего, мы, конечно, туда вернемся, но был исполнен решимости идти вперед. Да и Наташка сейчас спала в каюте, поэтому посоветоваться мне было не с кем. Раздувало тем временем все сильнее. Волна же становилась круче и беспорядочнее.
Спустя полчаса до меня, наконец, дошло, что рваться сейчас через пролив было несколько опрометчиво. Скорость наша упала до 7км/ч, лодку начало неистово швырять и бить волнами, которые шли сразу с двух сторон: одни из Баренцева, а другие — из Карского моря. Из каютки высунулась Наташка, спросив меня, что тут и как. Я ответил, что все плохо, но не смертельно. Про себя же подумал, как же меня все это достало: третий переход подряд проходит в условиях полнейшего ужаса. Наташка, кстати, думала то же самое — стресс от нескольких напряженных переходов не успел пройти, усталость от волнения на море накопилась, из-за чего страх у нее ощущался необычайно остро, больше чем обычно. Да и я, глядя, что Вайгач удаляется, а впереди — только космическая пустота, заполненная пенными гребнями волн — испугался. Удары приходили то справа, то слева. Тут же меня окатывало потоком брызг; пустые канистры под стланями кокпита всплыли в налившейся туда воде. Я замерз и продолжал рулить непонятно куда, на север-север-запад, к невидимому отсюда Кусову Носу.
Все происходило как обычно: предполагаемые четыре часа растянулись в предполагаемые восемь, страх со временем несколько притупился, а после чая со спиртом — и совсем отступил. Да, море кругом бушевало, да мне было мокро и холодно, но ко мне, наконец, вернулось уже забытое и столь приятное чувство. Ярче всего это было в 2008 году, бледное его подобие возвращалось и в прошлом, 2015. И вот, оно пришло снова. Не знаю, как это описать. Этакое эйфорическое безразличие. Когда ты полностью отдаешься своей вере, и тебя уже не волнует окончательный исход всего предприятия. Я точно знал, что в ближайшее время ничего страшного не произойдет; что я очень устану; что мотор у нас не сломается, а лодка не развалится. Я предвкушал скорую цель, которая, несомненно, будет достигнута. Я вновь чувствовал этот сладкий вкус победы, когда ты готовишься вступить в неизведанное любой ценой, получить высочайшую награду, которая только возможна в жизни. Да! Достигнуть цели, ступить туда, где еще никогда не был и увидеть то, что даже не мог себе представить. О, эта прекрасная фатальность опасного перехода. Как перелет на другую планету.
Несколько раз мы менялись. Каюта вся буквально трещала, я бился об настил, но при этом сладко спал, потом кипятил чайник, заваривал новый чай, лил себе в кружку «лимоновку», опять лез в кокпит, отчерпывал оттуда воду, менял Наташку и снова сидел на руле. Кругом ровным счетом ничего не менялось. Стояла прекрасная видимость, и прямо сейчас исчезали из виду самые высокие горы Вайгача. На небе также лениво ползли облака, вдали на востоке дымил за горизонтом какой-то пароход, и мы, барахтаясь в волнах, погружались все глубже в пустоту.
И вот долгожданный момент настал. Сначала я разглядел в бинокль маяк. Потом впереди забрезжила суша. Затем, резко, — вылезла из-за серого моря огромная полоса возвышенностей. Это была Новая Земля!
Все происходящее вокруг перестало меня волновать. К этому времени ветер, слабо дувший в вышине, уже почти протащил облачность к западу, и то, что мучило нас всю дорогу на воде — также стало затихать. Море постепенно разглаживалось, земля становилась ближе. Усталости не чувствовалось.
Через несколько часов мы увидели все как на ладони. Кусов Нос с маяком, остров Кусова Земля, другие острова, заливы, уходящие вдаль. Все это казалось чем-то совершенно нереальным и неземным. Огромные скалы всех цветов радуги, стайки люриков, проносящиеся у самой воды мимо нас. Определенно, это стоило всех затраченных сил и пережитых страхов.
Сложно сказать, так ли это на самом деле, или все что я тут говорю — лишь плод моего воображения, но Новая Земля оказалась местом, совершенно непохожим на все, что мы видели когда-то раньше. Даже с километрового расстояния мы чувствовали ее мрачную холодную ауру. Только камень и вода, и ничего более. Даже на Земле Франца-Иосифа мы не ощущали того, что чувствовали здесь. Разворачивающаяся перед нами картина являла собой вид совершенно мистический. Самым своим нутром я ощущал, насколько эти места пусты. Я просто никогда раньше такого не испытывал, но само сердце говорило мне, что здесь нет вообще никого. Ни одного человека! Ничего кроме гигантских скал, уходящих прямо в воду. Мы торжествовали. Мы получили то, о чем так долго мечтали. Наша микроскопическая скорлупа, искусственный островок тепла и порядка медленно вплывал в широкий пролив меж островов, которые излучали холод, стерильную чистоту, и полное безразличие ко всему, что проходило между ними когда-либо прежде.
