Что такое "Красный Чум" и как он работал в СССР
Не так давно я узнала новое для меня понятие "Красный чум", но к удивлению своему обнаружила, что в интернете он хоть и упоминается, но подробности его работы во времена СССР — практически не описаны. Здесь я попробую рассказать о нем.
Красные чумы — это кочевые образовательные учреждения, существовавшие при Культбазах.
Культбаза — Культурно-просветительная база, которая создавалась в наиболее глухих районах Севера для обучения малочисленных коренных народов. Обычно Культбаза возникала либо в уже существующей деревне, либо, учитывая, что оленеводы обычно кочевали в тундре и никаких поселков в окрестностях, кроме редких факторий и становищ не было, — в "чистом поле". Если культбазу организовывали на новом месте, то вокруг нее в итоге постепенно разрасталась деревня, как это было, например, в Табседе (в Ненецком автономном округе).
В состав культбазы входили школы-интернаты с детским домом, больница с амбулаторией, клуб, радио- и киноустановки, а также "Красный чум" и "Красный катер" -- которые передвигались по тундре или рекам (морям) вслед за кочевым населением в отдаленные области. Сотрудники культбаз обучали грамоте взрослое население, оказывали медицинскую и ветеринарную помощь, занимались политпросвещением, организовывали чтение газет, журналов и книг, демонстрировали кинофильмы.
Например, в оборудование Красного чума Сосьвинской Культбазы в 1938 г. входило: олени 50 голов, 5 нарт с упряжью, гармонь и балалайка, бильярд, кранционный фонарь и 300 экземпляров художественно-политической литературы. В 1940 г. в Красный чум были приобретены: патефон, шахматы, домино, в библиотеке 300 книг, 5 газет и 7 журналов. На балансе Красного чума в 1941 году были шашки, шахматы, патефон, гитара, балалайка, гармонь, фотоаппаратура, бильярд и др.
Красный чум на Таймыре
Красные чумы создавались в 1930-х годах для всесторонней помощи кочевому населению тундры и в частности — ликвидации безграмотности. Представляли собой балки, которые тащили по тундре олени, вслед за кочующими оленеводами. В балке этом и жил учитель, там же находились книги и небольшой учительский скарб.
Более подробно о деятельности Красного чума можно рассказать на примере Амалии Хазанович, которая родилась 25 июня 1912 года в городе Иркутске и несколько лет обучала коренные народы крайнего севера. Информацию об Амалии Хазанович я нашла тут и скопировала все, что относится конкретно к работе Красного чума.
"Детство Амалии пришлось на период Первой мировой войны и революции, а затем переворота большевиков в 1917 году и кровопролитную гражданскую войну. Искренне поверив в то, что советская власть принесёт гражданам нашей страны только радость и счастье, возможность жить в светлом коммунистическом будущем в числе первых она вступила в ряды пионеров Сибири. Вот как она вспоминает об этом: «Советская власть окончательно установилась в Сибири в 1922 году. Я жила тогда с родителями в Иркутске. Однажды увидела ребят в красных галстуках, узнала, кто такие, и записалась в пионерский отряд при организации дяди.»
В 1930 году Амалия вступила в комсомол. Затем, по путёвке комсомола была направлена на Урал, где несколько лет работала секретарём исполкома сельсовета, заведующей избой-читальней. Изба-читальня - один из видов сельских клубных учреждений в СССР, центр политической пропаганды и культурно-просветительской работы в деревне. Потом снова приехала в Москву, где стала работать литературным сотрудником «Московской колхозной газеты».
10 августа 1933 года из Мурманска вышел грузо-пассажирский пароход «Челюскин» с заданием пройти за одну навигацию Северный морской путь и выйти через Берингов пролив в Тихий океан. Возглавил экспедицию начальник Главсевморпути профессор О. Ю. Шмидт, капитаном парохода был В. И. Воронин. 13 февраля 1934 года «Челюскин» был раздавлен льдами и затонул в Чукотском море в 287 км от мыса Северного (ныне мыс О. Шмидта) и в 267 км от мыса Уэлен. Люди успели высадиться на льдину, выгрузили всё необходимое и разбили лагерь. Два месяца челюскинцы провели на дрейфующей льдине. Их спасала в буквальном смысле слова вся страна.
7 летчиков, участвовавших в спасении экспедиции, стали первыми Героями Советского Союза. Они стали первыми, кого встречали по прибытии как народных героев своего времени. Челюскинская эпопея по масштабам спасательных работ заняла особое место в истории покорения Арктики и явилась одной из ярких страниц в истории советской авиации. Много советских людей захотели повторить подвиг челюскинцев, продолжить освоение Арктики, посвятить свои жизни благу страны.
Челюскинская эпопея глубоко потрясла Амалию, она не просто сопереживала этим людям, она сама решила отправиться на покорение Севера, как только представиться возможность. 14 апреля 1934 года в газете «Комсомольская правда» было напечатано постановление ЦК ВЛКСМ о первом призыве 100 комсомольцев на освоение Арктики. И Амалия решила «посвятить себя работе на далёком Севере».
В 1934 году она работала инструментальщицей Московского завода механизации сельского хозяйства, училась на третьем курсе института механизации сельского хозяйства, была культпропом (т.е. партийным работником, ведавшим агитацией и пропагандой в первые годы советской власти), охотно следила за газетами и делала сообщения о челюскинцах. Мечтала отправиться на Севери даже написала письмо в «Комсомольскую правду». Но в первую сотню поехавших на Север добровольцев по комсомольской путевке Амалия не попала.
В райкоме комсомола для нее было другое задание, ее решили отправить в колхоз Лыткарино Ухтомского района Московской области на культурно — массовую работу... Она не хотела ехать в колхоз. И всё же - комсомол сказал: надо — и она отправилась. Девять месяцев прожила Амалия в колхозе. Она ставила спектакли и перевоспитывала хулиганов. И опять заведовала избой-читальней, заслужила звание — «лучший избач». Но, мечта покорить Север так и не оставляла её. Хазанович настойчиво писала письма в "Комсомольскую правду" и ЦК ВЛКСМ с одним вопросом — когда же пошлют в Арктику?
В мае 1936 года Амалию Михайловну Хазанович вызвали в Главное управление Северного морского пути и предложили поехать в Хатангскую культурную базу на Таймырском полуострове заведующей Красным чумом. Конечно, молодая девушка, а ей тогда ещё не исполнилось 24 года, и представления не имела, что такое Красный чум. Ей объяснили: «Красный чум — то же, что и изба-читальня. В него впрягают оленей, и он передвигается вместе с кочевым населением. Содержание работы вам знакомо, только условия потрудней.»
Трудностей Амалия не боялась и согласилась. До Хатанги она добиралась сначала поездом из Москвы до Красноярска, потом на пароходе до Дудинки и наконец «тяжёлый бомбардировщик, ведомый полярным лётчиком Павлом Головиным, приводнился на реке Хатанга, на высоком берегу которой расположился посёлок из 24 домов.» Это произошло 3 августа 1936 года. Начать работу Хазанович предложили на станке Исаевском, который был расположен на условной дороге между Волочанкой и Хатангой. 18 октября Амалия Михайловна попрощалась с Хатангой и отправилась туда к кочевым долганам.
Долганы
Долганы — один из малочисленных народов Севера. Самоназвания — долган, тыакихи. Свое название долганы получили по имени одного из эвенкийских родов долган. Традиционные занятия долган - кочевое оленеводство, охота на дикого северного оленя, пушной промысел и рыболовство. Лето долганы проводят со стадами оленей в тундре, зиму — в лесотундровой зоне.
Амалия, расположившись в маленьком мобильном балке, передвигалась по тундре вслед за кочевыми оленеводами и непосредственно в тундре учила их грамотности, правилам общения, простым бытовым навыкам, в том числе, личной гигиены, оказывала первую медицинскую помощь, слыла интересной рассказчицей. Но главное — она всей душой искренне полюбила этих людей, и эта любовь оказалась взаимной.
Однажды на станок к долганам, с которыми кочевала Амалия Хазанович, приехал гость Андрей Андреевич Попов, — этнограф, старший научный сотрудник Института археологии, антропологии и этнографии Академии наук СССР, начальник экспедиции по изучению этнографии нганасан. Из беседы с ним вечером в Красном чуме Амалия узнала, что нганасаны — самый северный народ мира, про них мало, что известно.
Нганасаны
Нятанса (самоназвание нганасан), что означает "олений народ", их всегда насчитывается от 700 до 900 человек — в равновесии с численностью олений в Таймырской тундре.
Живут нганасаны хуже, чем долганы. Вместо удобных нартенных балков у них холодные шестовые чумы. Отапливаются чумы внутри костром. Вместо европейской одежды из тканей, какую носят долганы и якуты, нганасаны пользуются исключительно меховой одеждой. Меховые штаны, рубахи, обувь надевают на голое тело. Любимыми цветами нганасан считаются белый, чёрный и красный. У нганасан есть легенда, что они произошли от гагары, в оперении которой присутствуют эти три цвета, чем объясняется выбор такой цветовой гаммы.
В прошлом у нганасан свадебные обряды начинались со сватовства, но свобода добрачных отношений часто делала его формальным. Сватом чаще всего выступал родственник жениха со стороны матери, но это было необязательным. Бытовал обряд приобщения жениха к огню невесты, так как огонь в чуме считался собственностью жены. Затем следовало свадебное угощение, причем начать его должна была невеста. Собирались все люди стойбища, заводили танец – хоровод. По окончании празднества совершался обряд с очагом. Когда огонь догорал, жених сажал невесту на свои нарты и гости отправлялись на стойбище жениха. При свадебной церемонии использовали особую, нарядную упряжь. Впоследствии её используют только один раз, на похоронах хозяина.
Обряды, связанные с беременностью и родами, вступали в силу при первых признаках беременности. С этого времени женщина считалась «нечистой» и на неё налагались различные запреты. Рождение ребенка – большая радость в семье нганасан. Если ребёнок был сильно похож на отца или мать, это считалось плохим предзнаменованием: значит, он пришёл заменить кого – то из родителей, так как тот должен вскоре умереть.
В семье нганасан хозяином считался мужчина, женщина занимала самое бесправное и тяжёлое положение, с её мнением никто не считался. Как нечистое существо, она подвергалась различным унизительным запретам. Ей запрещалось съедать голову и язык дикого оленя, спать на его шкуре. Женщина, перешагнув через какой – либо предмет, оскверняла его.
Основу религиозных представлений нганасан составляет комплекс доанимистических и анимистических представлений. Явления природы, вещи одухотворялись. Осенью приносили в жертву духам священных сопок- оленей или собаку. Весной жертвовали оленей реке. По представлениям нганасан весь мир был заселён добрыми и злыми духами.
Почти у каждой кочевой группы был свой шаман. Он общался с миром духов и просил обеспечить людям здоровье, счастье, и благополучие. Шаманские костюмы отличались богатством подвесок, причём многие шаманы имели по два костюма и по нескольку бубнов на разные случаи камлания. Костюмы состояли из головного убора, плаща с отдельным передником и обуви, иногда из комбинезона, подобно женскому. К другим атрибутам шаманов относились, кроме бубнов, шкурки птиц, животных, железные трости и т. п.
Так же Амалия узнала, что до последнего времени нганасаны активно сопротивлялись организации у них ликбеза, еще в 1932 г во время кулацкого восстания русскую учительницу привязали к санкам и разорвали надвое. Когда в 1934 г. у нганасан снова появился учитель, они посадили его на нарты и молча вывезли из тундры. В 1936 г приехал учительствовать комсомолец Бобров – секретарь кочевого совета. Но как только нганасаны узнали, что он хочет их учить, его попросили уехать, ему пришлось подчиниться. Много и подолгу рассказывал А. А. Попов Амалии Хазанович о нганасанах, и в конце всегда добавлял, что нужно много поработать среди нганасан, чтобы они приняли к себе учителя, чтобы они поняли пользу грамоты, учебы. Нелегкая это задача, но вместе с тем и благородная...
Нганасаны – это малочисленная северная народность, с особым бытом, традиционным мировоззрением. Духи природы и шаманы как проводники воли духов играют первостепенную роль в жизни нганасан, влияют на принятие ими любого решения и кажется, что изменить традиционный уклад жизни этой народности не представляется возможным.
Молодая женщина с большим вниманием слушала рассказ Попова и думала: "А почему бы мне не попробовать свои силы, почему бы не использовать опыт работы у долган, на новом кочевье с нганасанами?". Эта мысль уже не покидала ее. В апреле она составила докладную записку на имя начальника Хатангской культбазы с просьбой включить ее в культбригаду для летнего кочевания с нганасанами, а, в крайнем случае – отправить ее одну. Письмо с нарочным ушло в Хатангу.
11 апреля 1937 года Амалия попрощалась с исаевцами. 1 мая она встретила в Хатанге. Вопрос о летнем кочевании с нганасанами был уже решён. Хазанович предстояло поехать одной, потому что культбригаду собрать не удалось. Она стала готовиться к новому пути. Для Красного чума она не могла взять много вещей, но и без наглядных пособий не смогла бы проводить работу. Поэтому она взяла «часы, компас, ящик со свечами, альбом о Красной армии, челюскинцах, физкультурниках, комплекты журналов «СССР на стройке», географическую карту, разрезную азбуку и цифры, буквари, грифельную тетрадку и мелки, цветные карандаши, домино, шахматы и шашки,… волейбольный мяч и сетку.»
Кочевка с нганасанами
3 мая 1937 года начинается новая страничка из дневника жизни Амалии Хазанович. Перед ней встали две очень трудные и совсем разные задачи: добиться того, чтобы нганасаны поняли пользу грамоты и гигиены, и изменить отношение нганасан к женщине.
Нганасаны не мыли руки перед едой. Никогда не мыли посуду. Недопитый чай из чашек сливали обратно в общий чайник. Туда же отправлялись и чаинки, осевшие в чашках. Вот в какие условия добровольно отправлялась Амалия. Ее предупреждали, чтобы она не смотрела, как готовится пища, опасаясь, что она не сможет ее есть и тем оскорбит нганасан, по натуре своей очень гостеприимных.
«Грамота приносит вред. От нее не будет удачи в охоте и рыбалке» — в этом нганасан убедили шаманы. «Если нганасаны учиться станут, шибко болеть будут, умирать будут». Нганасаны называли женщину «поганой бабой». И это была не брань, а определение социального положения. Женщина считалась поганым существом. Слово «поганая» включало элемент проклятости. И ярче всего это проявлялось в том, что чум, в котором женщина рожала, бросали вместе со всем, что в нем было.
Кто знает, какие мысли посещали молодую женщину, приехавшую из столицы в этот богом не обласканный уголок земли. Сколько мужества, терпения понадобилось ей, чтобы не просто выжить в этих суровых условиях, но и научить этих не простых людей основам грамоты, гигиены, культуры. Уважение и признание придут позже, а впереди долгие дни и месяцы упорного труда, выдержки и, наверное, ночных слёз. В своем дневнике она писала: "Лично я, не жалея, отдаю свои знания, свой труд до конца, до предела моих сил, хотя переношу великие трудности. Здесь я учусь у жизни".
Если говорить подробнее о кочевье Амалии с нганасанами то мне больше всего запомнилось, как она ухаживала за своим любимцем – трёхлетним малышом Лямо. Она искупала его, сшила ему одежду, и одела в неё. Лямо стал похож на европейского мальчика. Все хотели сделать то же самое, но никто не решался «нарушить веру». Первым после Лямо решил вымыться старик Тамтумаку. После мытья он долго рассказывал всем об испытанном удовольствии, мужчины ему завидовали.
Воля, тактичность поведения, умение приспособиться к ужасным санитарным условиям (лишь бы не оттолкнуть людей) и многое другое нашлось у нее, что помогло ей завоевать доверие, стать из «поганой бабы» уважаемым человеком. Она добилась самой высшей благодарности нганасан. После одной из удачных охот все охотники, с которыми она кочевала, принесли ей по оленьему языку. Это было наибольшим проявлением уважения.
Живя среди нганасан, Амалия Михайловна проводила и работу по организации промыслово-охотничьего товарищества. И с этой работой она прекрасно справилась. Товарищество назвали «Ленинский путь», в него вошло 10 хозяйств. Председателем избрали Асянду Васептэ.
Так закончилось летнее кочевание Амалии Хазанович с нганасанами. На следующий день она стала собираться в Хатангу. Об ее отъезде жалели, приглашали приезжать зимой в теплом балке. Амалия была растрогана и забыла обо всех мытарствах шестимесячного кочевания.
5 ноября 1937 года Амалия Хазанович въехала в Хатангу после длительного кочевания с нганасанами. Сразу по ее приезду Амалию Михайловну избрали секретарем участковой избирательной комиссии по выборам в Верховный Совет СССР по Вадеево-Нганасанскому округу. В ее обязанности входило: составление точных списков и выдача справок на право голосования. Участок был очень большой и трудный, но Амалию это не смущало. И у неё опять всё получилось.
День 12 декабря 1937 года запомнился всем жителям тундры. Впервые в голосовании участвовали женщины. Байдену Лапсака — 103-хлетняя избирательница сказала: "Более 200 лет прожила на земле (ведь у нганасан год считался за два) — первый раз сегодня поняла, что я настоящий нганасан — человек".
После выборов Хазанович отправили на зимнюю работу в Таймырскую группу к нганасанам, чтобы закрепить успехи культурно-политической работы, проведенной во время выборов в Верховный Совет СССР. Вместе с ней приехала опытная фельдшерица — Гути Борисовна Шоломович. Время в работе шло незаметно. Кончилась полярная ночь.
Весной 1938 года Амалия с Г. Б. Шоломович вернулись в Хатангу. Длительное кочевье по заснеженной тундре – аргиш, для Амалии Хазанович с долганами и нганасанами закончилось. Завершилась ее двухлетняя работа в красном чуме".
Красный чум на Ямале
Нельзя сказать, что Красные чумы сразу же начали функционировать идеально. По плану выездные бригады Красного чума должны были состоять из заведующего, культработника, ликбезработника, медработника, ветфельдшера, пастуха и чумработницы. На деле, судя по всему, в 30-х годах по разным причинам людей набрать было трудно, методические пособия в должном виде отсутствовали, далеко не сразу люди поняли, что и как надо рассказывать оленеводам, как и в принципе надо цивилизовать — уж очень различался быт среднестатистических русских и жизнь коренных малочисленных народов Крайнего севера.
По информации из книги "Полярная фактория" В. Козлова, 1933 года издания:
"Работа красного чума пока не выразилась ничем. Вообще как организация, так и план работы очень слабо намечены. Нет пособий, нет ни одного толмача. Ни Степанов, ни фельдшер Евтухов не знают языка.
С такими ресурсами, разумеется, совершенно немыслима какая-либо пропаганда или агитация. У них есть переводчик Колька Окатета, но он сам тоже нуждается в переводчике. Имеется волшебный фонарь, однако подбор картин совершенно не подходящий для показа туземцу: аборты, гинекологические операции и тому подобные сюжеты, пропаганда которых среди туземцов и туземок абсолютно нежелательна. Они оставили кварцевую лампу в Новом порту.
По поводу неудачной организации дорогостоящего и малообещающего красного чума Степанов делал доклад. Были выявлены все его слабые стороны и вынесено пожелание, чтобы в будущем подобные организации планировались в высшем руководящим центре, располагали возможностью систематизировать план культурной работы чума, который обязан дать кадры культработников и систему, по какой должна двигаться культработа.
Так просто на „ура“ создавать красные чумы и посылать их в тундру без языка и без плановой „головы“ — напрасная трата денег и притом довольно крупных, в десятках тысяч. На красный чум ассигновали крупные суммы денег. Степанов по меньшей мере пару месяцев затратил на то, чтобы достать 200 оленей, необходимых для передвижения чума. В прошлом году красный чум не дал никакой работы, растерял за сезон 137 оленей — часть съели, часть сдохла. Обошелся округу в круглую сумму и не оставил никакого опыта, и в этом году повторили попытку и послали такой же ненужный тундре, совершенно бесполезный чум".
В итоге, определенную пользу Красные чумы, разумеется принесли, но основным инструментом позволяющим приобщить коренные народы к цивилизации (не буду останавливаться на том - хорошо это или плохо) стали школы-интернаты, которые создавали в поселках, и куда на всю зиму завозили детей со всей окрестной тундры, обучая всем необходимым навыкам и знаниям. Красные Чумы же в первую очередь позволяли обучить людей даже не литературе и математике, а самым примитивным бытовым вещам вроде соблюдения чистоты и использования чайника для заваривания чая, а сковородки для приготовления лепешек.
Вот что пишет тот же В.Козлов про Ямал:
"Само собой понятно, что идея красного чума в его показательности. Этот принцип наглядной оценки для темного туземца в высшей степени актуален. Культурному человеку ярко бросаются в глаза недостатки грязного кочевого чума.
Отсутствием этих недостатков, их устранением, главным образом, и должен отличаться показательный чум от обыкновенного кочевого.
В первую голову требуется упорядочить отопление. У туземца оно чересчур примитивно. Разводится огонь под треножником или под висящим котелком. Горящий мох дает мало тепла и много дыма — он не успевает выходить в отверстие, проделанное в вершине конуса чума. От дыма буквально нет спасения — он ест глаза, покрывает слоем копоти все предметы, не дает дышать. Это огромное неудобство легко устранить. Вместо первобытного треножника надо поставить чугунную печь, с вытяжными железными трубами наружу. Печь отапливается торфяными брикетами, устроена на колосниках. Очень хорошо такие печи делать с духовыми ящиками — подобный тип уже выработан и испытан в городах. Правда, он рассчитан для дров, но, разумеется, не представит затруднений перевести топку его на торф.
Печь с духовым ящиком, разрешив вопрос об отоплении чума, коренным образом изменит способы изготовления пищи. Явится возможность делать мелкие выпечки в духовом ящике, облегчится варка мяса, упростится кипячение воды. Перед хозяйкой разом предстанут все выгоды и удобства чугунной усовершенствованной печи сравнительно с примитивным треножником.
Весь вопрос в том, чтобы одновременно с демонстрированием такого усовершенствования в красном чуме, дать туземцу возможность завести печь в собственном чуме. Это уже дело ближайшей фактории Госторга или Комсеверпути. Она обязана иметь в лавке такие печи, а вместе и брикеты торфа для продажи. Залежи торфа на Ямале так велики, что при самом незначительном инструктаже пропагандистов красных чумов туземцы могут своими средствами добывать это топливо.
Однако опять-таки красный чум должен иметь образцы прессов для торфа. Научив обращаться с прессом, работник красного чума на 100 проц. разрешит ему вековечную топливную проблему.
И уж дело факторий снабдить тундру печками и прессами в том количестве, которое потребуется. Без хвастовства можно предсказать, что это будет настоящий переворот в жизни кочевого туземца.
Топливный кризис, нехватка дров, необходимость пользоваться мхом — уродуют жизнь кочевого чума. Печь и изобилие торфа создадут совершенно иную обстановку жизни.
Запасы торфяных брикетов туземцы могут делать в любом месте Ямала. Перевозить потребуется только пресс. Залежи торфа имеются по всему Ямалу. Поэтому каждый чум может заранее, летом заготовить для себя нужное количество брикетов в нужном месте, как в тайге заготовляются заранее дрова.
Задача красного чума провести эту первую реформу с таким расчетом, чтобы фактории не отстали. Они пока еще не освоили торфяных разработок. Не разработаны ни пресса для брикетов, ни печи, приспособленные под торф. Впрочем, не заброшен и показательный чум с такими печами. Это надо координировать. И как только в лавках факторий появятся в продаже орудия для разработки торфа — тотчас же они должны получить свою агитацию в красном чуме.
Второй вопрос — освещение чума. Его, конечно, придется разрешать с помощью керосиновых ламп. Их — эти лампы — фактории завозят в избытке, как в достаточном количестве имеется в продаже и керосин. Здесь важна опять-таки агитация и показательность.
Когда туземец воочию увидит насколько освещенный чум привлекательнее темного и мрачного, он сам пойдет навстречу лампе.
У меня на столе горит светлая лампа с зеленым абажуром, это небольшая роскошь. Однако очень многие гости — туземцы, сидя у меня, с интересом рассматривали лампу, щупали ее, расспрашивали, сколько стоит и можно ли такую купить в лавке.
Дальше туземцу надо показать обращение с рукомойником. Если в чуме будет топиться чугунная печь — это даст возможность иметь всегда воду комнатной температуры. Употребление рукомойника большинству ямальцев знакомо. По крайней мере, приезжая на факторию, многие из них охотно пользуются нашим умывальником, висящим в туземной комнате. Равным образом туземцы, особенно женщины, очень неравнодушны к туалетному душистому мылу. Нюхают, даже пробуют на вкус. Им легко объяснить, что к чему, и они принимаются старательно полоскаться в мыльной пене.
Чистота красного чума, конечно, должна быть напоказ. Чистота и нарядность.
В распоряжении красного чума будет не мало плакатов, диаграмм, фотоснимков — это позволит украсить стены и создаст впечатление той приукрашенной нарядности, которой туземцы больше всего любят подражать.
Из обстановки чума сравнительно легко прививаются столы и скамьи, легкие табуреты.
Это, конечно, неплохо, но факториям и здесь надо не отставать и в свои лавки завозить мебель.
Гораздо большее показательное значение имеют многие хозяйственные вещи, употребление которых туземцам отчасти известно. Самовар, кастрюли, сковородки — все это они уже видели на факториях. Даже употребление вилок, чайных ложек тарелок — ими уже наполовину усвоено. Введение в быт таких мелочей имеет особое значение в тех случаях, когда требуется одного из членов семьи изолировать по причине заразности болезни. Тогда отдельная вилка и ложка играют большую роль.
На ряду с этим, красному чуму обязательно придется показом пропагандировать употребление различных инструментов, для охотника и промышленника очень полезных и пока мало распространенных. Например, примус весьма нужен туземцу в его кочевом обиходе. Но обращаться с ним он может лишь после подробного и весьма тщательного инструктажа. Полезны и заслуживают распространения в туземном быту такие приборы и инструменты, как переносное горно, вертящиеся точила и т. п.
Все это красному чуму надо иметь.
Только живым показом полезные новшества привьются в тундре.
Например, хозяйки-туземки абсолютно не имеют понятия о дрожжах и о выпечке кислого хлеба. Они покупают такой хлеб в лавке, очень его любят, к нему привыкли, но сами умеют печь лишь пресные лепешки.
Красному чуму не лишне было бы создать подобие подготовительных курсов по обучению пекарей. Если в кочевых чумах привьются печи с духовыми ящиками, у хозяек будет полная возможность выпекать дрожжевое тесто в небольших количествах. Опять-таки, это был бы настоящий переворот в питании туземца. Теперь он избегает покупать муку, так как кроме невкусных пресных лепешек ничего не умеет из нее сделать.
Тогда же мука пошла бы в ход, и кочевой промышленник, владея в достаточном количестве топливом, пользуясь духовой печью, как хлебной, не имел бы нужды за каждым пудом печеного хлеба ездить на факторию.
Все перечисленное мною для красного чума, безусловно, требуется усвоить. При этом я отнюдь не хочу сказать, что даю исчерпывающий перечень полезных предметов. Только располагая известным подбором предметов, только показав туземцу применение вещи к делу, разъяснив подробности, растолковав, что и к чему, можно ждать результатов. При этом надо помнить, что туземец очень практичен, что вещью, полезность которой сомнительна, он не заинтересуется. Ему подай только такое, которое в его быту составит событие, что даст ему ощутительную пользу, в чем он ясно увидит практическое усовершенствование.
И красному чуму надо отбирать все то, что имеется у кочевого чума в первобыте, а в нашем культурном быту усовершенствовано. Именно это ему будет наиболее понятно и приемлемо. Лампа сравнительно с коптящей жировушкой. Торфяной брикет рядом с полусырым мхом. Усовершенствованная печь по сравнению с треножником и т. д.
Между прочим, я совершенно не коснулся тех специальных пособий и приборов, на которых зиждется всякая пропаганда и агитация. Я ни слова не сказал о кино, о волшебном фонаре, о подборе плакатов, афиш, карт, фототипий и т. п.
А, между тем, и в этой области для красного чума следовало бы кое в чем специализироваться.
Прежде всего, конечно, надо позаботиться о подборе тем и сюжетов, а главное, остановить внимание на статике показательности.
Подвижное кино, забавляя туземца самым процессом движения, не оставляет возможности уследить и осмыслить содержания картины. Все внимание его малоразвитого мозга внезапно поглощается каким-либо одним выдающимся, красочным кадром или эпизодом киноленты — остальное заслонено. Общий смысл не усвоился, из связного сюжета туземец ничего не понял.
Гораздо доступней для него картины статические, как, например, обыкновенная панорама. Прильнув к увеличительному стеклу окошечка, он неотрывно смотрит на огромное полотно увеличенной картины — смотрит до тех пор, пока каждая деталь не врежется в память, пока ум не освоит как отдельных подробностей, так и общего смысла полотна. Это красному чуму надо помнить при выборе приборов и методов показа."
В 1975 году проект «Красный чум» был свёрнут. За это время работники Культбаз проделали огромную культурно-просветительскую работу, обучая людей грамоте, гигиене, и приобщая к комфортной и достойной жизни, пока к семидесятым годам не подросли новые, обученные в интернатах поколения, и необходимость в Красных чумах и катерах не отпала.
